Почему мы боимся психиатров?

У меня были обычные для людей страхи перед психиатрией: что я стану овощем на таблетках, что разовьется зависимость от препаратов, что будут сильные побочные эффекты,— рассказывает Анастасия Каримова.— Побочные эффекты действительно были, но они, конечно, не сравнятся с тем кошмаром, который я испытывала на пике депрессии. Остальные опасения и вовсе оказались напрасными".

Многие пациенты с депрессией обращаются к врачам общей практики, терапевтам, которые могут этот недуг и не распознать. "Это понятно, потому что депрессия не только (и не всегда) плохое настроение, это еще и множество различных соматических симптомов,— объясняет Галина Мазо.— Если у человека болит спина, он пойдет к остеопату или терапевту".

Или, приводят пример врачи-психиатры, у пациента депрессия, а он жалуется на затруднение дыхания либо начинает, например, хромать. Это и начинают лечить — такое лечение может длиться годами.

Против обращения к врачам нередко и люди старшего поколения, для которых депрессия — это лень, тунеядство. Человеку с депрессией иногда говорят: “Cоберись, где твоя сила воли?”. А на самом деле в депрессии силы воли не бывает, замечают психиатры. Вот когда вы вернетесь в нормальное состояние, вернется и сила воли. Советы "как вернуть здоровье" часто раздают близкие родственники, которые полагают, что лучше врачей разбираются в психике человека,— отмечает Кекелидзе.— К сожалению, родственники не знают, что своими требованиями «напрячь силу воли» они лишь усугубляют состояние пациента".

Еще одна глубинная причина — стигматизация людей с психическими расстройствами. "У нас говорят обо всех заболеваниях, кроме двух категорий,— психиатрических (кажется, что это конец карьеры, социального функционирования) и онкологических (считая, что это конец жизни),— отмечает Галина Мазо.— Я думаю, что из-за стигмы пациенты чаще всего не идут к врачам". Кроме того, депрессия из всех психиатрических диагнозов "больше всего психологизируется, и часть людей просто не считает, что с этим надо обращаться к врачам".

В России нет социальной рекламы, образовательных программ, объясняющих пациентам и родственникам, что делать при депрессии, куда обращаться.

"Любительница абсента" Пабло Пикассо: алкоголизм как следствие попытки избавиться от тревожности был весьма распространен в богемной среде  Фото: Государственный Эрмитаж

Анастасия Каримова с осени 2016 года учится и работает в США, и зимой у нее случилось обострение депрессии. В ту пору ей приходилось общаться с огромным количеством людей: профессура, студенты в ее учебных заведениях (школа Флетчера и школа Кеннеди в Гарварде), работодатели. "Мне страшно было всем этим людям рассказывать о том, что со мной происходит, я тянула с объяснениями до последнего,— говорит она.— И совершенно напрасно. Все, кому я в конце концов рассказала о своих проблемах, спровоцировавших сложности с учебой, рады были мне помочь: преподаватели нанимали мне персональных ассистентов для выполнения домашних заданий, сокурсники готовы были проверить мои эссе, в деканате предложили схему снижения академической нагрузки и пообещали не лишать стипендии из-за задолженностей по некоторым предметам. В России сложно представить себе такую академическую культуру". 

Не хотим признавать болезнь

В 2015 году на тульской фабрике Unilever, выпускающей продукты быстрого приготовления, молодая сотрудница упала в обморок. Было с чего: при росте 175 см девушка весила менее 35 кг! В результате похудения она потеряла половину веса. О причинах происшедшего можно было только гадать. Все попытки коллег, включая руководство фабрики, узнать у нее, что происходит, терпели неудачу. Девушка окончательно замкнулась: молча приходила, работала и уходила, а в перерывах истязала себя в гардеробе (в частности, нанося увечья хлыстом). 

На скорой сотрудницу увезли в больницу. "Врачи думали, что все дело в физических проблемах с низким весом. У меня были догадки, что у нее проблемы ментальные, но я не вправе это ни с кем, включая врачей, обсуждать",— говорит советник по вопросам здравоохранения Unilever в России Евгения Экгардт. 

Из больницы девушка вышла в том же подавленном состоянии. Но заведующей медпунктом предприятия удалось уговорить ее поехать вместе к психотерапевту. "И девчонку вытащили. Сейчас она такая же, как была, веселая. Еще бы пару лет, и умерла бы, ходя по эндокринологам. Важно, что на производстве оказался специалист, который понял проблему",— подчеркивает Экгардт. 

В 2015 году на тульской фабрике Unilever, выпускающей продукты быстрого приготовления, молодая сотрудница упала в обморок. Было с чего: при росте 175 см девушка весила менее 35 кг! В результате похудения она потеряла половину веса. О причинах происшедшего можно было только гадать. Все попытки коллег, включая руководство фабрики, узнать у нее, что происходит, терпели неудачу. Девушка окончательно замкнулась: молча приходила, работала и уходила, а в перерывах истязала себя в гардеробе (в частности, нанося увечья хлыстом).

На скорой сотрудницу увезли в больницу. "Врачи думали, что все дело в физических проблемах с низким весом. У меня были догадки, что у нее проблемы ментальные, но я не вправе это ни с кем, включая врачей, обсуждать",— говорит советник по вопросам здравоохранения Unilever в России Евгения Экгардт.

Из больницы девушка вышла в том же подавленном состоянии. Но заведующей медпунктом предприятия удалось уговорить ее поехать вместе к психотерапевту. "И девчонку вытащили. Сейчас она такая же, как была, веселая. Еще бы пару лет, и умерла бы, ходя по эндокринологам. Важно, что на производстве оказался специалист, который понял проблему",— подчеркивает Экгардт.

У девушки, как выяснилось, была депрессия — следствие психологической травмы в личной жизни. Пережитый стресс, который в принципе полезен для организма, оказался для нее слишком сильным и разрушительным. "Она обратилась в некую внеконфессиональную группу, истово молилась, истязала себя",— вспоминает Экгардт.

Девушке, можно сказать, повезло.

Британская Unilever еще в 2012 году организовала у себя круглосуточную службу психологической помощи для сотрудников и их близких родственников.

А в 2014-м в центральном офисе в Лондоне была открыта программа Mental Care, по которой руководителей, в частности, обучают распознавать ранние симптомы стресса и психологического дисбаланса у сотрудников и тому, как разговаривать и действовать в этом случае. Через год программу открыли в России. "Этот случай показал, насколько важно не бросать человека в беде",— отмечает Евгения Экгардт.

Для Unilever, как и для многих британских корпораций, в частности Shell, забота о ментальном здоровье сотрудников — вопрос эффективности бизнеса. "Чем здоровее сотрудник, тем он счастливее и тем лучше он выполняет свои задачи",— объясняет советник по вопросам здравоохранения Unilever в России. 

Нас не замечают 

У большинства российских компаний подход иной. Когда в кризис 2008 года из-за увольнений или снижения зарплат прокатилась волна самоубийств, мало кто публично говорил о причинах. Конечно, медиа писали о суицидах на металлургических предприятиях Урала и в моногородах. Но о том, что за этим стоит, в большинстве случаев речь не шла. 

Для Unilever, как и для многих британских корпораций, в частности Shell, забота о ментальном здоровье сотрудников — вопрос эффективности бизнеса. "Чем здоровее сотрудник, тем он счастливее и тем лучше он выполняет свои задачи",— объясняет советник по вопросам здравоохранения Unilever в России.

Нас не замечают

У большинства российских компаний подход иной. Когда в кризис 2008 года из-за увольнений или снижения зарплат прокатилась волна самоубийств, мало кто публично говорил о причинах. Конечно, медиа писали о суицидах на металлургических предприятиях Урала и в моногородах. Но о том, что за этим стоит, в большинстве случаев речь не шла.

Чаще всего суициды, объясняет Зураб Кекелидзе, совершают именно люди с депрессией. И таких, если верить данным ВОЗ по всему миру, среди тех, кто покончил с собой, до 60%. "Вот почему выявлению и лечению депрессии следует уделять особое внимание",— отмечает он.

На предприятиях в РФ, увольнявших людей во время кризиса 2008 года, об этих рисках думали едва ли: в профкоме на Челябинском электрометаллургическом комбинате, например, поясняли, что их рабочий бросился в печь и погиб "исключительно по личной причине". Ничего особенного в этом нет, предприятие ни при чем, а бытовые самоубийства, мол, случались и раньше.

Схожее объяснение давали на Челябинском трубопрокатном заводе: да, повесился молодой рабочий, но у себя же дома, а не в цеху. В стране тогда участились депрессии (некоторые из них оборачивались суицидом) из-за того, что платить по кредитам стало невозможно, надежды найти работу не было. Неудивительно, что Россия, по данным ВОЗ, после кризиса по самоубийствам примерно на треть опережала среднемировые показатели.

Если верить Росстату, последние пару лет смертность от самоубийств у нас снижается на 6-9%. В 2016 году этот показатель в расчете на 100 тыс. жителей составил условные 15,6 человека (что, правда, заметно больше, чем 11,4, поставленные ВОЗ в качестве цели к 2020 году). Несложно подсчитать, что из 22,8 тыс. самоубийств, совершенных в РФ в 2016 году, людей в депрессии с учетом их доли в суицидах было до 14 тыс.

Стратегии по предотвращению и профилактике суицидов в России, в отличие от европейских стран или США, нет. Возможно, расчет делается на то, что россияне, как правило, открыто обсуждают свои проблемы, в том числе стрессы. Но от депрессии это не помогает. А многим промышленным компаниям проще и менее накладно выделить средства на венок и похороны, чем углубляться в причины суицидов работников и целенаправленно их предо.

Журнал Комммерсант №14 от 15.04.2017